Великолепная семёрка / The Magnificent Seven. США, 1960. Режиссёр Джон Стёрджес. Сценаристы: Уильям Робертс, Уолтер Бернстайн, Уолтер Ньюман. Актеры: Юл Бриннер, Стив Маккуин, Чарльз Бронсон, Хорст Бухгольц, Джеймс Кобурн, Брэд Декстер, Роберт Вон, Роcенда Монтерос и др. Прокат в СССР – с 18 июня 1962: 67,0 млн. зрителей за первый год за первый год демонстрации. Прокат в Британии: 7,7 млн. зрителей.
В вестерне Дж. Стёрджеса (1910-1992) «Великолепная семерка» (это ремейк знаменитого фильма Акиры Куросавы «Семь самураев» (1954) отважные ковбои защищают от бандитов мексиканских крестьян. У каждого ковбоя есть свой коронный финт, связанный со стрельбой или ловким ударом в челюсть...
Пользуясь успехом у зрителей всей планеты, «Великолепная семерка» в свою очередь вызвала множество продолжений и подражаний...
Но вовсе не из-за того, что это был ремейк знаменитого фильма А. Куросавы. Успех «Великолепной семерки» в первую очередь опиралась на популярность Юла Бриннера (1915-1985) и Стива Мак-Куина (1930-1980). Знаменитый в конце 1960-х и в 1970-х – 1980-х Чарлз Бронсон тогда, в начале 1960-х, еще находился в тени...
«Великолепная семерка» была восторженно встречена в СССР миллионами подростков (и не только), готовых снова и снова пересматривать увлекательные приключения… В течение многих лет (практически вплоть до появления в советском кинопрокате 1970-х мексиканской мелодрамы «Есения», собравшей рекордные 91,4 млн. зрителей) этот вестерн был самой кассовой зарубежной лентой на советских экранах.
В 1990 году киновед Владимир Дмитриев (1940-2013) вспоминал о своих первых впечатлениях от просмотра «Великолепной семерки» так:
«Шел 1962 год, в «Космосе» третий день демонстрировалась «Великолепная семерка».
Я хотел посмотреть ее потому, что учился во ВГИКе на киноведческом факультете; вестерны нам показывали редко и, как правило, отзывались о них неодобрительно. А мне они нравились.
Я хотел посмотреть ее потому, что в основе картины лежал сюжет «Семи самураев» Акиры Куросавы, а я и японского фильма тогда не видел, и о великом режиссере имел весьма смутное представление. Я хотел посмотреть картину и потому, что по части послевоенных американских картин всю нашу страну держали на голодном пайке, и студенты ВГИКа в этом плане мало отличались от остального населения социалистического отечества.
Я не слишком надеялся на режиссера Джона Стёрджеса, поскольку незадолго до того видел его экранизацию хемингуэевской повести «Старик и море», и она показалась мне неудачной.
Я знал понаслышке имена актеров Стива Мак-Куина. Чарлза Бронсона и Хорста Бухгольца. но особого интереса они у меня не вызывали.
Честно говоря, больше всего мне хотелось поглядеть на Юла Бриннера, чьи фотографии я не раз рассматривал в зарубежных журналах и чья наголо обритая голова придавала мне, начинающему лысеть молодому человеку, чувство некоторой уверенности.
Так или иначе, я хоть как-то был подготовлен к просмотру «Великолепной семерки». Окружавшие меня в зале зрители, полагаю, не знали о ней ничего.
А через пару недель ко мне подошел на улице незнакомый человек и, не вынимая рук из карманов, с надрывом произнес: «Друзей нет. Врагов нет». «Врагов нет?» — переспросил я его. «Живых врагов нет», — ответил мой случайный собеседник и, не удостоив меня больше ни одним словом, пошел дальше чуть раскачивающейся походкой, вжимая голову в плечи, будто в ожидании выстрела в спину. Я узнал его: это был Крис, герой Юла Бриннера. Мы обменялись репликами из «Великолепной семерки».
Смею предположить, что в начале шестидесятых у нас не было более знаменитого иностранного фильма. Грохот, с каким он катился по экранам Москвы. Ленинграда. Киева, очень скоро дошел до ушей любителей кино самых отдаленных окраин. Копий не хватало, их горячими отрывали от проявочных машин кинокопировальных фабрик и бросали зрителям, изнывающим от томительного ожидания.
В моду вошли рассказчики, которые, собирая вокруг себя детей в возрасте до шестнадцати лет, по кадрам вспоминали картину, вставляя для крепости в авторский текст слова из нашего повседневного обихода, что делало персонажей американской ленты совсем родными, русскими, пусть и наделенными причудливыми именами, похожими на клички.
Особенно в цене были те, кто мог не только рассказать, но и показать фильм, сыграв все роли сразу — и за Бриннера, и за Бронсона, и за Мак-Куина. Нет, лучше, чем Бриннер, Бронсон и Мак-Куин, во всяком случае, колоритнее.
Критики морщились и обижались за Куросаву, хотя сам Куросава, насколько мне известно, не обиделся. Коммерческому барахлу, чем картина была в глазах многих интеллектуалов, противопоставлялись фильмы глубокие, но скучные.
